Миллион на рельсах

Электрический трамвай в Киеве появился раньше, чем в Санкт-Петербурге и Москве

Крещатик с трамваями и без пробок

В карете прошлого Инвестиционный климат Киева конца ХІХ в. был по-северному сонлив и неприветлив. Чиновники долго раскачивались, прежде чем утвердить какой-нибудь важный бизнес-проект. Даже если речь шла о таком заведомо выгодном для города предприятии, как общественный транспорт. С большим опозданием на киевские улицы пришли омнибусы (кареты, рассчитанные на большое количество пассажиров), появившись в городе только в июне 1879 года. Омнибусное сообщение наладил купец Левин, которому удалось завоевать благосклонность городской управы. Проезд от Контрактового дома на Подоле до Бессарабской площади стоил 7 коп., а обратно — 6 коп.
Но бизнес Левина процветал недолго. В погоне за прибылью владелец киевских омнибусов совершенно игнорировал эксплуатационные расходы. «Несмотря на непродолжительное существование омнибусов, — сетовала газета «Киевлянин», — беспорядочность их содержания уже замечается: там звонок испорчен, тут стекла побиты, занавески оторваны. Кроме того, вследствие непрочной установки стекол, фонарей, железных прутов, во время езды такой оглушительный треск и шум, что положительно трудно усидеть в омнибусе». Уже осенью 1880 года городская санитарная комиссия, обследовав омнибусный парк, вынесла неутешительный вердикт: две кареты находятся в более-менее сносном состоянии, а оставшиеся пять — в аварийном. Контракт с предпринимателем был расторгнут, омнибусное движение (к радости извозчиков) остановлено. За допущенную халатность в обслуживании городского транспорта в отношении Левина было заведено уголовное дело.
Более перспективным видом транспорта считалась в то время конка — трамвай на конной тяге. Именно на него и делали ставку киевские предприниматели. С 1869 по 1873 годы велись переговоры между группой киевских купцов во главе с Корчак-Сивицким и управой о постройке городской конки. К 1873 году стороны, наконец, пришли к согласию. Проект предусматривал прокладку рельс по двум основным маршрутам: Вокзал—Глубочица—Подол и Вокзал—Крещатик—Царская площадь (Европейская). Однако к моменту подписания договора оказалось, что предприниматели, желавшие вкладывать деньги в конку, устали от длительных переговоров с властью и инвестировали свободный капитал в другие проекты.

Петр Губонин

Конкин бой Город, переживавший в 80-х годах ХІХ в. промышленный бум, требовал современной транспортной инфраструктуры. Лоббисты давили на киевскую власть с тем, чтобы та как можно скорее построила сеть городской железной дороги. В 1886 году городская управа объявила тендер на концессионную постройку конки. Свои проекты представили два основных конкурента: известный в Киеве предприниматель (концессионер-монополист в газовом и водопроводном сегментах) генерал-майор Аманд Струве и АО «Брянский машиностроительный завод» (одно из крупнейших в Российской империи предприятий подобного профиля).
Впрочем, полноценными конкурентами участников конкурса едва ли можно было назвать. Не многие в городской Думе знали, что владелец «Брянского машиностроительного» Петр Губонин, входивший в десятку крупнейших финансовых тузов России (активы — железные дороги, бакинская нефть, банковское дело), имел тесные деловые связи со Струве. Еще в 1871 году Аманд Струве и Петр Губонин выступили учредителями АО «Коломенский машиностроительный завод» (Московская губерния), поделив между собой контрольный пакет акций. Независимо от результата киевского тендера, ни один из бизнесменов не остался бы в накладе.

Аманд Струве

Неожиданно Дума признала оба проекта конки неудовлетворительными. Как оказалось, против потенциальных концессионеров выступала канализационная комиссия городской управы. Судя по всему, знавший киевские обычаи Струве, быстро договорился во властных коридорах о соответствующем откате в обмен на благоприятное решение. Право первичного аудита, представленных на тендер проектов, было изъято из компетенции строптивых чиновников и передано в специально образованную комиссию. Городская управа объявила новый тендер. По взаимной договоренности Струве с Губониным Брянский машиностроительный снял свою кандидатуру. Неожиданно к борьбе за перспективный проект решили подключиться несколько местных бизнесменов средней руки. Обладавший значительными финансовыми средствами, Струве легко обошел конкурентов, предложив более выгодные условия: цену проезда 5 коп. вместо 6 коп. за тарифный участок, проценты от валового дохода в пользу города, более разветвленную транспортную сеть.

Остановка «Царская площадь» (нынешняя Европейская)

29 сентября 1886 года городская Дума приняла решение: «Постройку конно-железных дорог в Киеве предоставить предпринимателю Струве... Уполномочить управу заключить со Струве предварительное условие, потребовав от него залог в 30 тыс. руб.». На протяжении последующих трех лет окончательный вариант договора несколько раз переписывался, схема маршрутов изменялась канализационной комиссией. В июле 1889 года пришло время подписать контракт с предпринимателем. Часть гласных (депутатов) Думы постарались отложить окончательное решение, мотивировав это необходимостью провести очередную юридическую экспертизу договора. Как саркастически выразился гласный Яценко, «вопрос о конке пережевывается Киевской думой 17 лет». Попытку затянуть юридическое оформление договора пресек один из наиболее влиятельных гласных, Киевский миллионер (основные активы — сахарная и мукомольная промышленности) Лазарь Бродский, собиравшийся лично инвестировать в конку. 8 июля 1889 года, наконец, был подписан 45-летний концессионный договор между Струве и городской управой, по истечении которого все активы предприятия бесплатно переходили в муниципальную собственность. Предприниматель получил монопольное право на устройство и эксплуатацию конки на улицах, означенных договором (все наиболее лакомые по части прибыли улицы города). Взамен Струве обязался с шестого года эксплуатации вносить в счет города прогрессирующий с каждым годом процент (1,5-3%) с валового дохода. Кроме этого, городская управа оставляла за собой право в течение 25 лет произвести выкуп предприятия.
«Киев, наконец, может в недалеком будущем увидеть у себя конку, — писала газета «Киевское слово». — Как нам сообщают, работы по прокладке сети конно-железных дорог начнутся с весны будущего года. Вагоны и паровозы, предназначенные для подъема на киевские горы, заказаны на Коломенском заводе г. Струве... Рельсы изготовляются брянским литейным заводом (Брянский машиностроительный. — Прим. Контрактов). Прежде всего предполагается устроить сообщение на Крещатике и от Кирилловской церкви до Демиевского шоссе».
В декабре 1890 года Аманд Струве зарегистрировал ЗАО «Общество киевской городской железной дороги» (ОКГЖД) — юридическое лицо, которому передал полученное право на концессию. Уставный капитал составил 1 млн рублей, разделенный на 4000 акций по 250 руб. Основными акционерами стали сам Струве и Лазарь Бродский.
Летом 1891 года ОКГЖД объявила об открытии первых линий конки. Вскоре в Киеве действовало уже четыре маршрута: Европейская гостиница на Царской (Европейской) площади — Крещатик — Большая Васильковская; Александровская (Контрактовая) площадь — Кирилловская (Фрунзе); Крещатик — Львовская площадь; Крещатик — Кадетское шоссе (Воздухофлотский проспект). Маршруты разбивались на тарифные участки. Плата за каждый участок составляла: 5 коп. — за первый и по 3 коп. — за каждый последующий. Для учеников, студентов и солдат действовал льготный тариф — 3 коп.
Первый год оставил предпринимателей в значительных убытках. Одна только линия Царская площадь — Большая Васильковская позволила покрыть себестоимость эксплуатации (валовой доход — 158 997 руб., расход — 142 538 руб.). На крутых киевских улицах лошади сильно уставали, приходилось их часто менять. В среднем на один вагон конного трамвая в день приходилось по 10 лошадей.
Электрический разряд
С февраля 1892 года Струве на наиболее убыточных линиях заменил гужевую силу на локомобили (паровая тяга), что отнюдь не сняло проблемы высокой себестоимости. Ориентировавшийся в последних мировых технических новинках, Струве знал, что электрический трамвай уже использовался в Германии и Франции, где его внедрение пролоббировала немецкая фирма Siemens.
Ввести новинку в Киеве оказалось достаточно сложно. Согласно контракту между Струве и управой, на городских железных дорогах могли использоваться только два вида тяги: конная и паровая. Для применения иных технологий требовалось разрешение городской Думы, которое, учитывая инертность местных бюрократов, пришлось бы ждать долгое время. Струве апеллировал к следующему факту: без использования электромоторов невозможно организовать оговоренное в договоре движение по крутому Александровскому (Владимирскому) спуску, соединявшему Подол с верхней частью города. Дума разделилась на две группировки: лоббисты во главе с Бродским и противники, имеющие долю в конных заводах, поставляющих тягловую силу для ОКГЖД.
Наконец, разрешение на обустройство пробного участка электрического трамвая от Царской до Александровской (Контрактовой) площади было получено. С 1 июня 1892 года началось регулярное пассажирское движение. Кстати, в этом плане губернский Киев обошел столицы — Санкт-Петербург и Москву, где конку заменили электрической тягой только в 1907 и 1899 годах.
Первая линия электрического трамвая принесла ОКГЖД в 1893 году прибыль 18 436 руб., в то время как все остальные маршруты вместе взятые — 4 517 руб. Общество увеличило уставный капитал до 1,5 млн и инвестировало средства в электрификацию конки. К 1895 году все линии были переведены на электрическую тягу.
Предприятие продолжило расширять сеть трамвайных маршрутов. В апреле 1898 года ОКГЖД и городская управа подписали дополнительный договор, по которому Обществу разрешалось провести вторую трамвайную колею по наиболее прибыльному маршруту между Царской и Александровской площадями. Взамен правление согласилось построить (1900 год) трамвайную линию в Пущу-Водицу, дачный поселок киевлян среднего достатка.
К 1913 году в Киеве успешно функционировало 20 линий, принадлежащих ОКГЖД. Существовало и несколько отдельных пригородных трамвайных предприятий: святошинский (принадлежал немецкому АО «Ломайер и Ко»), демиевский (сфера влияния Давида Марголина).
Бельгийский фронт
Иностранные инвесторы охотно вкладывали капиталы в транспортную инфраструктуру городов Российской империи. Больше других в этом сегменте преуспевали бельгийские компании. Так, в 1879 году в Одессе было создано ЗАО «Одесская конно-железная дорога» (основной акционер — АО Les Tramways d’Odessa). К 1913 году практически во всех крупнейших городах империи, включая Москву и Санкт-Петербург, трамвайные предприятия контролировались из Бельгии специально созданными АО, ценные бумаги которых неплохо котировались на европейских биржах.
Ниша киевского городского транспорта также привлекала иностранных капиталистов в первую очередь за счет уже существующей разветвленной сети. Долгое время хозяева ОКГЖД отбивались от предложений бельгийских инвесторов относительно продажи прибыльного и перспективного предприятия. Чистая прибыль на 1896 год составляла 192,5 тыс. руб., к тому же с каждым годом доходность бизнеса возрастала. Только в 1904-1905 годах, после смерти основного владельца Лазаря Бродского (70% акций), его наследники продали долю в бизнесе бельгийскому АО «Киевские трамваи» (АО Les Tramways de Kieff). Цена сделки так и осталась коммерческой тайной. По воспоминаниям киевского «пароходного» короля Давида Марголина, обладавшего собственной долей в ОКГЖД, «теперешние акционеры очень дорого заплатили за акции». Династия Бродских оставила за собой небольшой пакет акций, сосредоточенный в руках Макса Бродского (занимавшегося, главным образом, пивным и машиностроительным бизнесом).
Новые владельцы также вложили немалые средства в развитие трамвайного сообщения в Киеве. На 1908 год уставный капитал составлял уже 5 млн руб., в 1913 г. — 8 млн руб. Обновился трамвайный парк, были куплены лучшие по тем временам немецкие вагоны и «пульманы» (завод Гербрандта, нюрнбергские предприятия). Более 1,1 млн руб. было вложено в строительство и оборудование центральной дизель-моторной электростанции возле Александровского спуска (Набережное шоссе, 2). Себестоимость генерируемой энергии — 1,8 коп. за кВтч — была значительно ниже тарифа в 5 коп., который установил городской монополист ЗАО «Киевское электрическое общество» (КЭО). В 1913 году ОКГЖД вообще отказалось от услуг КЭО, нарушив подписанный долгосрочный договор. В результате началось длительное разбирательство в хозяйственном суде.
Инвестиции окупились с лихвой. Наиболее успешным для бельгийских акционеров стал 1913 год, ознаменовавшийся проведением Всероссийской торгово-промышленной выставки (май — октябрь). Обилие иногородних посетителей выставки увеличило количество пассажиров в два раза. И это, конечно, отразилось на доходности общественного транспорта. Валовой доход ОКГЖД составил 3, 8 млн руб., чистая прибыль — 1,6 млн руб.
Дело рук судейских
В Российской империи свободно дышали лишь инвесторы, имевшие мощное лобби в правительственных кругах или, если размах предприятия был поменьше, связи на муниципальном уровне. Остальные иностранные капиталисты в любой момент могли подвергнуться экономическим репрессиям.
Бельгийские частные банки и бизнесмены, инвестировавшие в киевский трамвай, не могли составить стратегический план развития предприятия, зная о приближающемся сроке перехода фирмы в муниципальную собственность. Позиция же Киевской думы постоянно менялась: от лояльности к инвесторам, развивающим городскую инфраструктуру, до угроз избавить Киев от зарубежных эксплуатаров.
В 1908 году глава правления ОКГЖД Давид Марголин, имевший неплохие связи в киевской власти, от имени бельгийских акционеров предложил городу «один миллион рублей за отказ... от права выкупа с принятием Обществом на себя обязательства по сооружению новых линий». Переговоры проходили при посредничестве близкого к бизнес-структурам Марголина главы железнодорожной комиссии городской управы Рутенберга. Попытки достичь консенсуса сошли на нет из-за непомерных аппетитов думцев. Не помогло и увеличение суммы отступного до 5 млн рублей.
Постановление городской Думы от 12 сентября 1912 года, все же принявшей решение выкупить трамвай в январе 1915 года, положило начало негласной войне между городской киевской управой и ОКГЖД, которая заметно отразилась на состоянии самого предприятия. В случае досрочного прекращения действия контракта, город обязался выплатить концессионерам сумму, равную десятикратному чистому доходу за последние 5 лет до момента выкупа.
Бельгийские инвесторы постарались за оставшиеся несколько лет максимально увеличить доходность. В ход шли все средства — сведение к минимуму амортизационных затрат, двойная бухгалтерия, экономия на выплатах зарплат и премиальных. ОКГЖД отказалось от любых инвестиций в расширение или модернизацию трамвайного парка. Вагоны более не заказывались за границей, а собирались в собственных мастерских. В свою очередь, городская власть методично применяла к Обществу штрафные санкции (сбой в расписании движения, переполненные вагоны, разбитые стекла и потертые сиденья — за все это бельгийцев карали рублем).
В киевском городском бюджете каждая копейка была на счету, что, однако, не мешало гласным планировать многомиллионные расходы: кроме трамвая, выкупить еще и городские энергосистемы у немецких инвесторов. В поисках денежных средств для реализации своих грандиозных идей городская Дума обратилась все к тем же иностранным капиталистам. В 1914 году на Лондонской фондовой бирже был размещен 5% трамвайный заем на сумму 25 млн руб. со сроком погашения 49 лет. Западные бизнесмены, еще уверенные в стабильности российской экономики, достаточно быстро приобрели облигаций на 8 млн руб.
В июне 1914 года Бюро по подготовке выкупа трамвая, возглавляемое профессором КПИ Дубелиром, постаралось провести проверку технического состояния активов ОКГЖД. Однако правление ЗАО категорически отказалось пускать аудиторов на территорию трамвайных парков (Лукьяновского, Васильковского) и электростанций. Дело дошло до силового противостояния между охраной ОКГЖД и городскими чиновниками.
Власти обратились за помощью к городскому полицмейстеру и военному генерал-губернатору Трепову. В то же время правление ОКГЖД попыталось привлечь к конфликту внимание дипломатов. Бельгийский консул Яков Гретер, один из акционеров общества (он же владелец крупного киевского машиностроительного завода Гретера и Криванека — ныне завод «Большевик»), ходатайствовал во все властные инстанции (вплоть до Кабинета Министров) о прекращении осмотров предприятия до конца войны. Просьбы о пролонгации остались без ответа.
Городская финансовая комиссия высчитала сумму выкупа в 7,6 млн руб., правление ОКГЖД настаивало на достаточно завышенной цифре — 21 млн руб., отказавшись передать предприятие за меньшие деньги. Суть разногласий заключалась в определении означенного в контракте термина «чистый доход», который город трактовал как «чистую прибыль». Дело дошло до суда. В 1915 году городская управа подала иск против инвесторов с целью признания затребованной ЗАО суммы несоответствующей реалиям, а также настаивало на выплате 700 тыс. руб. компенсации для будущих амортизационных расходов. Бельгийцы привлекли лучших российских юристов — Максима Винавера (крупнейший специалист по хозяйственному праву, депутат первой Госдумы), Александра Гольденвейзера (глава киевской адвокатуры), — «вытянувших» сложный процесс в пользу ответчика. Решение, вынесенное Киевским окружным судом в мае 1917 года, явно благоволило к инвесторам, определив сумму выкупа — 12 млн руб., компенсацию — 143 тыс. руб.
Вскоре владельцы ОКГЖД, испуганные революционными событиями в Российской империи, предложили городу компромиссное решение — 11 млн руб. Бельгийцы, понимавшие, что в условиях царившей смуты могут потерять все активы, соглашались только на наличные. Проект окончательного договора так и остался неподписанным, поскольку инвесторы в последний момент еле успели унести ноги из Киева. Весной 1918 года трамвайное предприятие, пребывающее в долговой яме (2 млн руб.), перешло в городскую собственность.

---

Омнибус из Парижа, конка — из Балтимора Первый общественный транспорт появился в Париже в 1820-х годах. На 1861 год в городе насчитывалось 550 омнибусов, перевозивших ежегодно до 79 млн человек. Вскоре открылись омнибусные маршруты и в других передовых столицах — Лондоне (1829), Санкт-Петербурге (1830).
Европейцы развивали, как им казалось, перспективный омнибусный сегмент, а в США прозорливые местные предприятия инвестировали в инновационную конку — железную дорогу на конной тяге. Первые в мире городские железные дороги (конка) возвели в Балтиморе (1828), Нью-Йорке (1832), Новом Орлеане(1834). Достаточно быстро новый вид транспорта за счет высокой рентабельности вытеснил омнибусы с улиц американских городов.
В Российской империи конка появилась в Санкт-Петербурге (1860) и Москве (1874). На территории современной Украины — в Одессе (1880).

---

Дорогие льготники Хозяева ОКГЖД льготников не жаловали. Городская управа долго договаривалась о предоставлении бесплатного проезда в общественном транспорте хотя бы для части служащих. В 1911 году вопрос был решен подписанием особого договора между городом и правлением ЗАО о предоставлении ежегодных 420 абонентских билетов сотрудникам киевской администрации.
Правление ОКГЖД не настаивало на компенсации стоимости проездных (50 руб. каждый) из муниципального бюджета. В договоре, составленным юристами ЗАО, значился более любопытный вариант: «При выкупе г. Киевом предприятия трамвая сумма стоимости выданных билетов... должна быть возмещена Обществу в десятикратном размере». Остается только гадать, что побудило Думу утвердить подобные предложения.
Льготные абонементы часто распределялись по блату, что вызывало недовольство обделенных. «Получив сведения, — писал городскому голове председатель железнодорожной комиссии Рутенберг, — что списки на выдачу служащим в Городском общественном управлении билетов для бесплатного проезда в городском трамвае составлены отчасти по личным указаниям... я снимаю с себя всякую ответственность за вышеупомянутые списки».
Несмотря на то что билеты выдавались именные, с наклеенной фотографией счастливого обладателя, служащие управы часто давали попользоваться «шаровым» проездом друзьям и знакомым. Подобная щедрость могла вылиться в копейку. Изъятые трамвайными контролерами у псевдольготников проездные, согласно указаниям правления ОКГЖД, не возвращались настоящим владельцам.

Дмитрий КОРНЕЙЧУК 

Сахар Бродских

24 сентября 1904 года сотни киевлян разных вероисповеданий пришли к хоральной синагоге на углу Малой Васильковской и Рогнединской, чтобы проститься с Лазарем Израилевичем Бродским. С его смертью оборвалась одна из самых мощных ветвей известного рода сахарозаводчиков и филантропов. Его имя было настолько известно, что даже вошло в пословицу времен Гражданской войны: «Сахар — Бродского, чай — Высоцкого, Россия — Троцкого».

Лазарь Израилевич Бродский

Из города Броды Фамилия Бродских известна с того времени, как житель галицкого города Броды Меир Шор переселился с семьей в местечко Златополь — волостной центр Чигиринского уезда Киевской губернии.
Из энциклопедии Брокгауза и Эфрона следует, что Меир был правнуком Александра Шора — раввина, жившего в конце XVII века в Жолкве. Именно Меир Бродский и стал основателем династии сахарозаводчиков.
У Меира Бродского и его жены Мириам было пятеро сыновей — Абрам, Зельман, Исаак, Израиль и Иосиф. Они не надолго задержались в Златополе, хотя пожертвовали немалые суммы на ставшее второй родиной местечко.
Так, в 1855 году Абрам выстроил в Златополе каменное здание для больницы на 40 коек и обеспечил ее содержание, а Израиль основал приют для бедных стариков и пожертвовал для него имение в Бобринецком уезде с полутора тысячами десятин земли, дававшее более 3 тысяч рублей годового дохода. Абрам Бродский покинул Златополь в 1858 году и перебрался сначала в Петербург, став царскосельским купцом 1-й гильдии, а затем — в Одессу.
Здесь же с женой Хаей, четырьмя сыновьями и тремя дочерьми с 1860 года жил и Израиль, ставший наиболее успешным отпрыском Меира Шора. В декабре 1865-го он подал прошение о причислении его из одесских купцов в киевские. Отметим, что до 1858 года правом жительства в Киеве пользовались лишь евреи — купцы 1-й гильдии, то есть воротилы, сколотившие 100-тысячное состояние. Остальным дозволялось находиться в городе не более трех дней, за исключением времени проведения ярмарок, и в специальных местах.
Таким образом, уже с первых дней своего пребывания в Киеве Израиль Бродский стал одним из самых влиятельных предпринимателей губернии. К слову, в свое время его стартовый капитал составлял всего 40 тысяч рублей, полученных при разделе отцовского наследства.

Фото Виктора СКРЯБИНА: Бесарабский крытый рынок, построенный на средства Лазарь Бродского

«Сладкий» успех
Свой первый сахарорафинадный завод 23-летний Израиль Бродский основал в 1846 году в селе Лебедин, неподалеку от Златополя, в восьми верстах от будущей станции Шпола. Его компаньоном был владелец окрестных земель Петр Лопухин, внучатый племянник светлейшего князя Потемкина.
Восемь лет они управляли заводом вместе, а затем производство перешло в полную собственность Бродского. Со временем он основал Одесский, приобрел Кагарлыкский и Корюковский, взял в долгосрочную аренду Райгородский и возглавил Томашевский сахарные заводы. Известный политик и общественный деятель Сергей Витте, хорошо знавший Израиля Бродского, впоследствии писал о нем: «Это был на вид очень почтенный старик, напоминавший собою по наружности библейского патриарха. Он был чрезвычайный богач. Мне приходилось с ним неоднократно разговаривать, вести чисто деловые беседы, и всегда он производил на меня впечатление человека замечательно умного, но почти совсем необразованного».
Преуспели в семейном бизнесе и сыновья Израиля — Лазарь и Лев. В начале 1900-х годов они руководили уже шестью акционерными товариществами, в состав которых входили 10 свеклосахарных и 3 рафинадных завода в Киевской, Черниговской, Полтавской, Одесской, Подольской и Курской губерниях. Интересно, что братья унаследовали от отца не только коммерческий дар, но и чуткость к общественным потребностям.
Отец Политеха
О необходимости учреждения в Киеве высшего технического учебного заведения говорили перед каждыми выборами в городскую думу. «Отцы города» неоднократно клялись, что приложат все усилия к решению вопроса, но обещаний не выполняли.
1 октября 1896 года в Киев приехал министр финансов империи Сергей Витте. Некоторое время спустя к нему явилась делегация во главе с городским головой Сольским и попросила содействия в создании Политеха. До перевода в Петербург министр жил в Киеве (где и познакомился с Израилем Бродским) и хорошо знал потребности края. Он принял ходатаев приветливо и заверил их, что правительство поддержит любые конструктивные начинания в таком направлении.
В то время, когда высокий гость посетил Киев, сахарная промышленность России переживала тяжелый кризис. Существовавшая в то время монопольная организация, именовавшаяся Сахарным синдикатом, прекратила вывозить излишки товара за границу, и владельцы сахарных заводов почувствовали себя неуверенно: цены на внутреннем рынке поползли вниз, угрожая банкротством.
Неудивительно, что представители промышленников подали министру петицию, в которой просили отрегулировать производство сахара гарантированной правительственной нормировкой. В ответ на благосклонное отношение правительства к их просьбе, они выразили готовность сделать пожертвование на общественные нужды — например, на какое-либо научное учреждение.
Петербург ходатайство удовлетворил: министерством финансов были утверждены соответствующие нормы по сахару, а его производители решили выполнить обещанное. Они собрались на квартире у Лазаря Бродского, пригласили профессоров университета имени Святого Владимира, инженеров управления Юго-Западных железных дорог, а также представителей технического и сельскохозяйственного обществ.
По замыслу создателей, будущий Политехнический институт должен был иметь четыре отделения: механическое, инженерное, химическое, агрономическое, и готовить специалистов-технологов для крупных промышленных предприятий. Строился киевский Политех на средства все тех же промышленников. Наибольшую сумму пожертвовал Лазарь Бродский.
Последний подарок
В своем завещании Лазарь Бродский отписал городу 500 тысяч рублей — для строительства крытого рынка. Впрочем, деньги передавались при одном условии — из доходов рынка город должен был ежегодно отчислять 22,5 тысячи на содержание Бактериологического института, детского отделения Еврейской больницы, двухклассного училища имени Бродского и других благотворительных учреждений. Правда, первое время власти отказывались брать деньги — опасались, что возьмут на себя обязательства, а дохода не будет.
Выход из ситуации предложили душеприказчики Бродского: город выпускает облигации 4,5-процентного займа, их покупают наследники Лазаря Израилевича, а благотворительные выплаты идут как проценты по займу. Когда рынок заработает, на его доходы выпускаются облигации, и наследники приобретают новые ценные бумаги, с которых будет формироваться оговоренная субсидия. Такой вариант думе подошел, и она сняла возражения.
Другой бизнес
Лазарь Бродский делал деньги не только на сахаре: кроме всего прочего он был членом совета Санкт-Петербургского международного коммерческого банка, учредителем и председателем правления Второго Пароходного общества по Днепру и его притокам, директором Киевского общества водоснабжения, директором-распорядителем Общества мукомольной паровой мельницы, членом совета Общества взаимного кредита и прочее, прочее, прочее...
Бродский был владельцем или пайщиком Хамовнического пивоваренного завода (Москва), соляных промыслов в районе Одессы, угольных шахт в Екатеринославской губернии, а также владел более чем 35 тысячами десятин земли. К концу жизни о нем говорили как об одном из самых выдающихся предпринимателей Российской Империи.

 Сергей КАНЕВСКИЙ

Пираты XIX века

Киевские книгоиздатели конца XIX — начала ХХ вв. пренебрегали авторским правом и подкупали цензоров

Большая витрина книжного магазина — признак элитарности

Король бульварщины В конце XIX века в российских литературных кругах ходил такой анекдот. Лев Толстой загадал загадку сыну: «Кто наиболее популярный и читаемый писатель в России?». Сын называл множество известных фамилий, но на все варианты Лев Николаевич лишь отрицательно качал головой. Наконец, хитро улыбаясь, он произнес заветное имя: Кассиров.
Книги Кассирова (настоящая фамилия — Ивин), представляли собой лучшие образцы лубочной литературы. Его произведения продавались тиражами, на несколько порядков превышающими тиражи книг Тургенева и Толстого, вместе взятых. Писал Кассиров легкое чтиво, рассчитанное на малограмотное население.
Из-под его пера выходили псевдоисторические сказки и романы с названиями наподобие «История о храбром рыцаре Франкиле Венциане и о прекрасной королеве Рейси», пользующиеся большой популярностью среди грамотных крестьян, а также бедных слоев городского населения.

Пиратская копия книги Б. Гринченко

Сам же Кассиров был неразрывно связан с одним из крупных лубочных издателей — Тимофеем Губановым. Крестьянин из Тамбовской губернии, он начал свой бизнес обычным офеней. Офени, чем-то похожие на современных коммивояжеров от многоуровневого маркетинга, были мелкими дилерами лубочных издательств и разъезжали по всей необъятной Российской империи, пытаясь продать книги популярных в столице авторов a la Кассиров. Скопив достаточно денег, Губанов открыл первую книжную лавку в Москве. Грамотно ведя бизнес, он стал одним из известнейших в России лубочных издателей. Открыл Губанов свое представительство и в Киеве, на Подоле. В губернской столице он нанял собственных писателей, за низкую плату штамповавших псевдоисторические романы, всякие сонники и оракулы. Все губановские издания соответствовали лучшим канонам лубочной литературы — максимум картинок и минимум текста, множество грамматических ошибок, не раздражающих неприхотливого читателя, огромные тиражи. Большинство уважающих свою репутацию солидных киевских типографий отказались печатать продукцию издательства Губанова. Исключение сделала разве что типография Корчак-Новицкого, где коммерческая выгода возобладала над осуждением коллег-типографов.

«Кобзарь» 1840 г.

Губанов четко угадывал вкусы публики. Стоило в 1890-х годах появиться интересу к истории Украины, как коллективный разум его литераторов уже выдал на-гора романы «Мазепа — малороссийский гетман» и «Гетман Богдан Хмельницкий, или присоединение Малороссии». В погоне за прибылью Губанов и его писатели не останавливались ни перед чем, включая откровенное нарушение авторских прав. В 1902 году произошел резонансный случай.
Писатель Борис Гринченко обвинил Губанова в плагиате, обратившись с открытым письмом в «Киевскую газету»: «Обращаюсь к Вам с покорнейшей просьбой дать место в вашей уважаемой газете нижеследующему моему заявлению. Недавно мне случайно попалась в руки книжка «Веселый оповидач», на которой значится, что она издана в Киеве, книгопродавцем Т. А. Губановым, в 1901 году.
Сборник народных анекдотов под заглавием «Веселый оповидач» принадлежит мне, равно как и другой — «Казки и оповидання», который в издании г. Губанова зачем-то присоединен к первому (раньше они издавались отдельно). Ни за это соединение двух совершенно разных вещей, ни за грубейшие корректурные ошибки и нелепый рисунок на обертке упомянутой книжки я не принимаю на себя ответственности, так как перепечатка сделана г. Губановым без моего ведома, самовольно, за что издатель привлекается мной к ответственности».
В 1914 году, на гребне патриотического подъема среди населения, вызванного началом Первой мировой войны, Губанов выпускает огромными тиражами пропагандистские брошюры «Миролюбие русских и злоба немцев», «Люди-звери. Рассказ о варварстве немцев». Подобные издания принесли Губанову не только огромную прибыль, но и похвалу местной военной и гражданской администраций.
Литература haute couture
В 1913 году киевский книжный рынок уступал только Санкт-Петербургу, Москве и Варшаве. В городе успешно действовали 31 магазин, 80 книжных лавок и множество мелких розничных торговцев. Крупнейшие книготорговцы, занимающиеся одновременно и книгоизданием, считались людьми богатыми и уважаемыми. Многие из них играли значительную роль в политической жизни города и избирались гласными (депутатами) городской Думы. Присутствие в муниципальной власти позволяло им лоббировать интересы собственного бизнеса. Конечно, финансовые обороты губернских книготорговцев не были сопоставимы с прибылями таких всероссийских воротил книжного бизнеса, как Сытин, Суворин или братья Глазуновы. Но в Юго-Западном крае киевские предприниматели уверенно держали первое место, постепенно выходя на столичный рынок.
Этап активного развития издательской деятельности и торговли светскими книгами в Российской империи начался во второй половине XVIII века. Книжная традиция на украинских землях существовала и до того, но читатели довольно долго не признавали никакой литературы, кроме духовной. Михаил Грушевский писал, что самой популярной и многократно издаваемой книгой в Украине долгое время оставался «Киево-Печерский патерик» — сборник житий печерских святых.
Но в галантный век просвещения зажиточные дворяне и купцы по собственной инициативе начали создавать типографии, где печатались книги отечественных и зарубежных авторов, часто запрещенных церковной цензурой. Со временем любительское хобби переросло в прибыльный бизнес. Один из пионеров светского книгоиздания, российский дворянин Новиков, в те далекие времена пояснял своим коллегам основы книжного маркетинга: «Не довольно того, чтобы только печатать книги, а надо иметь попечение о продаже напечатанных книг».
В первой четверти XIX века основными центрами книготорговли стали Петербург и Москва. Тамошний книжный рынок был разделен между несколькими крупными игроками, которые не оставляли шансов потенциальным конкурентам. Предприниматели, желающие начать свой издательский бизнес и не обладающие достаточным стартовым капиталом, могли раскрутиться только на периферии. Впрочем, открывать свое книжное дело в губерниях было рискованно — ничтожно малая емкость рынка, низкая покупательская способность и множество логистических проблем.
И все же находились смельчаки. Одним из них стал молодой и амбициозный московский купец Степан Литов. В 1828 году он рискнул приехать в Киев. В городе уже существовало несколько мелких книжных лавок, продавались книги и в Лавре, однако выбор оставлял желать лучшего. Обладая необходимым начальным капиталом, Литов первым делом устранил большинство конкурентов (Щепанского, Лапицкого), выкупив их книжные лавки. Далее предприниматель создал несколько книжных магазинов, в частности, на Подоле и Крещатике. И, наконец, в начале 30-х годов Степан Литов открыл свой центральный книжный магазин на Крещатике, на долгие годы ставший «визитной карточкой» его фирмы.
Литов обладал замечательным чутьем угадывать литературные прихоти потенциальных покупателей. Индивидуальный подход и профессиональные консультации каждому покупателю, система дисконтных скидок постоянным клиентам — вот главные преимущества Литова. Да и сам магазин, в отличие от конкурирующих захламленных и скудно освещенных книжных лавок, был устроен с невиданным по тем временам комфортом. Работающий семь дней в неделю, с огромными стеклянными витринами, удобством в поиске необходимой печатной продукции, рассортированной по жанрам и темам, он пользовался широкой популярностью у богатых клиентов.
Литов постоянно занимался обновлением ассортимента. Он сам ездил в Москву, Петербург, Львов, где скупал лучшие экземпляры отечественной и зарубежной литературы. Раскрутившись в Киеве, купец открыл магазин и в имперской столице, что позволило ускорить заказ и доставку книг. «...Если книга отсутствует в магазине, то она выписывается из моего С.-Петербургского магазина», — гласила реклама Литова.
На его полках были практически все лучшие российские издания: от Пушкина и Гоголя до географических карт и учебников. Наибольшим спросом пользовалось легкое чтиво. «Любопытный пожелает, может быть, знать, — писал известный историк Карамзин о предпочтениях читающей публики, — какого роду книги у нас более всего расходятся! Я спрашивал о том у многих книгопродавцев, и все, не задумываясь, отвечали: романы!».
Приобрести книгу в 30-60-е годы XIX века мог позволить себе только человек достаточно высокого материального достатка. Цена колебалась от 7 до 20 рублей, в зависимости от известности фамилии автора. Значительную роль в формировании столь высокого ценового диапазона играла качественная полиграфия. Дорогая бумага, крупный шрифт и кожаный переплет были неизменными атрибутами изданий тех лет.
Несмотря на огромный финансовый риск, на который шел Степан Литов, открывая свой бизнес в Киеве, он не только удержался на плаву, но и до 70-х годов сохранял практически монопольное положение на местном книжном рынке. Незадолго до смерти (1877 год) Литов продал магазин своему топ-менеджеру Николаю Оглоблину. «Чувствуя недуги старости и упадок сил и не имея наследников, могущих вести книжное дело в будущем, — вспоминал позднее Оглоблин, — С. И. Литов признал наиболее целесообразным передать путем продажи свой магазин мне, ближайшему своему сотруднику. Но, прекрасно зная, что я не располагаю необходимыми денежными средствами на приобретение магазина, С. И. Литов предложил мне совершить покупку на льготных условиях: приобрести всю наличность магазина за сорок тысяч рублей с рассрочкой платежа на десять лет... Условия были выгодные, гарантирующие при осторожности и осмотрительности дальнейшее ведение дела без убытков».
Став полноправным хозяином магазина, Оглоблин не только продолжил удерживать лидерские позиции на местном книжном рынке, но и смог за несколько лет вдвое увеличить годовую выручку. Расширил сеть магазинов, открыв новое представительство фирмы на Александровской (ныне — Сагайдачного) улице.
Значительное увеличение доходов российских книготорговцев в 1880-х годах объяснялось объективными причинами. Вырос культурный уровень населения, увеличился спрос на учебную литературу. Грамотность европейской части Российской империи возросла с 13-15% (середина XIX века) до 22,9 % (согласно Всеобщей переписи 1897 года). Подешевели и книги, что сказалось на росте количества потенциальных покупателей. В 1903 году аналитик книжного рынка Рубакин писал: «Несомненно, ускорение книжного потока имеет свои глубокие причины, лежащие в истории русской жизни последних 15 лет... грамотность населения за последнее двадцатилетие сделала заметные шаги вперед».
Естественно, что Оглоблин, постоянно анализирующий книжный рынок, не мог обойти вниманием увеличение спроса на научную литературу. Во многом благодаря своему положению гласного городской Думы (избирался три срока подряд), дающему возможность лоббирования интересов своего бизнеса у «нужных людей», Оглоблин становится эксклюзивным поставщиком учебной литературы в университет Св. Владимира (сейчас КНУ им. Тараса Шевченко) и почти во все учебные заведения Киева.
Стратегия Иогансона
Одним из первых конкурентов Оглоблина был Франц Иогансон, основавший в Киеве в 1875 г. Южно-Русское книгоиздательство. Для начала своего дела ему хватило 300 руб. Главный магазин фирмы открылся на Крещатике, недалеко от магазина Оглоблина, подрывая этим монополию последнего.
Уже к 1896 году годовой оборот фирмы Иогансона, постигавшего в свое время азы книжного бизнеса в магазине Литова, составлял 178 тыс. рублей. Секрет успеха предпринимателя заключался в применении инновационных схем ведения бизнеса.
Иогансон одним из первых в Киеве понял, что успешный книготорговец должен быть еще и издателем, выпуская наиболее востребованную продукцию. Не желая тратиться на собственную типографию, он заключал договора с крупнейшими киевскими владельцами печатных мастерских — Завадским, Давиденко, Кульженко, Барским. С конца 1890-х почти все заказы Южно-Русского книгоиздательства печатаются в типографии Чоколова.
Следующий принцип бизнес-стратегии Иогансона — выбор своего сегмента книжного рынка. Он специализировался на издании и продаже художественной литературы. Книги Южно-Русского книгоиздательства печатались на дешевой бумаге, часто имели множество грамматических ошибок, однако пользовались бешеным спросом у интеллигенции и среднего класса из-за невысоких цен. Франц Иогансон выпускал серии книг — «Библиотека греческих классиков в русском переводе», «Всеобщая библиотека» (мировая классика), «Вся Россия» (отечественная классика) — огромными по тем временам тиражами в 20 тыс. экземпляров и более. Практически все раскупалось, принося издателю значительную прибыль. Доходность бизнеса позволила Иогансону не только дополнить сеть магазинов двумя новыми — на Крещатике и Прорезной, но и расширить свою деятельность в Харькове и Одессе. Одним из удачных маркетинговых ходов издателя стал выпуск книг миниатюрного формата — так называемая Библиотека-крошка. В серии выходили такие популярные авторы, как Пушкин, Лермонтов, Куприн.
В 1895 году Южно-Русское книгоиздательство было отмечено дипломом на Всероссийской выставке печатного дела, прошедшей в Нижнем Новгороде. «Печатное и издательское дело в провинции не стоит на месте, — писала выставочная газета. — Появляются энергичные предприниматели, которые двигают его вперед. К таким предпринимателям, без сомнения, следует отнести Ф. А. Иогансона, витрины (магазина. — Прим. Контрактов) которого наполнены различными по содержанию изданиями от детских книг до многотомных научных исследований».
Заграничный товар
Согласно «Цензурному уставу» и «Положению о правах сочинителей» исключительные имущественные права российских авторов гарантировались на протяжении всей жизни, а также 25 лет — посмертно. В 1911 году было принято «Положение об авторском праве», увеличившее срок охраны до 50 лет и гарантировавшее неимущественные права сочинителей. Сборкой роялти, консалтинговыми услугами и юридической защитой авторских прав занималось созданное в 1874 году Общество российских писателей и драматургов. В него входили такие «литературные патриархи», как Островский и Тургенев. Для публикации произведений какого-либо известного писателя книгоиздателям приходилось дожидаться срока окончания законодательной защиты авторских прав (Пушкин, Лермонтов) или покупать дорогие неисключительные права на публикацию (Бунин, Куприн).
Намного проще обстояло дело с изданием зарубежных писателей. Их авторские права в России юридически вообще не защищались. В 1886 году была подписана международная Бернская конвенция об охране литературных и художественных произведений. Документ гарантировал защиту авторских прав (и соответствующее роялти) на территории всех присоединившихся к конвенции стран. Поскольку Российская империя к числу таковых не относилась, то, соответственно, подобных обязательств перед мировой литературной общественностью не несла. Чем и пользовались предприимчивые книгоиздатели вроде Франца Иогансона.
Немалую прибыль киевскому бизнесмену приносили публикации сочинений Золя, Ибсена, Мопассана и Пруста. «Небольшая, искусно напечатанная, книжечка содержит в себе три рассказа давно известных российской публике Брета Гарта и Марка Твена, — писал в 1891 году книжный обозреватель «Киевского слова» про очередную новинку издательства. — Обое эти писатели сейчас, наверно, наиболее известные из американских беллетристов».
В 1908 году, после смерти Иогансона, его наследники продали издательство фирме «П. И. Бонадурер». Хозяин фирмы, с 1865 года занимавшейся в Киеве устройством водопроводов, инвестировал в книжный бизнес в надежде на высокую рентабельность. Однако из-за отсутствия четкой маркетинговой политики Южно-Русское книгоиздательство при новых владельцах постепенно потеряло лидирующие позиции на киевском книжном рынке.
«Кобзарь» по блату
В конце 1870-х годов купить популярный среди украинской интеллигенции «Кобзарь» Шевченко можно было только у нескольких киевских торговцев. Редко переиздаваемая после смерти писателя, книга превратилась в библиографический раритет, за который смекалистые продавцы, догадавшиеся придержать ее в загашнике, запрашивали огромные деньги. «...За эту книгу необходимо заплатить втридорога и даже больше, — сокрушался современник. — Теперь уже и за 10 рублей не купишь «Кобзарь».
На популярности Тараса Григорьевича старались заработать многие. Например, тираж выпущенного в 1883 году в Питере наиболее полного (не считая купюр) издания «Кобзаря» полностью скупил киевский книготорговец Ильницкий. Опередив конкурентов, он стал монопольным поставщиком книги в киевские магазины. А спрос на Шевченко не падал. Как отмечали газеты, «только прибудет из Петербурга одна партия, как на протяжении дня ее всю раскупают».
На полках крупнейших киевских магазинов можно было найти наиболее ходовую украинскую литературу — Шевченко, Старицкий, Нечуй-Левицкий, Франко, Грушевский. К самостоятельному же изданию украиноязычной литературы основные игроки рынка относились с опаской. Бизнесмены отнюдь не хотели портить отношения с властью в лице инспекции по цензуре Главного управления по делам печати. Однако если дело касалось гарантированного денежного куша, то цензурный вопрос иногда все же можно было решить. «Трудно даже представить, сколько необходимо было употребить средств, чтобы издать у нас какую-либо украинскую книжку, — вспоминала писательница Старицкая-Черняховская. — В то время, после запрета 78 года, нельзя было ни одной украинской книжке выплыть в широкое море общественности, если бы не лоцманы. Эти лоцманы у нас — деньги. Был такой в Киеве цензор, — если кто хотел, что бы его книжку разрешили, то ему необходимо было в свое ходатайство положить сторублевую бумажку — и дело оканчивалось обоюдным удовлетворением». Прибегал к услугам «лоцмана» и Франц Иогансон, в 1889 году первым в Киеве издавший шевченковский «Кобзарь».

---

Рубль против цензуры В 1884 году был наложен запрет на публикации работ известного английского философа Герберта Спенсера, пользующегося большой популярностью среди интеллигенции Российской империи. Франц Иогансон, прикинув убытки, которые несут киевские издатели от контрафактных книг Спенсера, в конце 1890-х годов обратился с ходатайством о разрешении печатать труды англичанина. Собственную коммерческую выгоду он завуалировал заботой о государственных интересах:
«Изъятие произведений Спенсера из публичных библиотек потеряло всякий смысл... Даже наоборот, оно стало вредным, поскольку популяризация и компиляция обычно искажают даже основные мысли автора, представляют его гипотезы и осторожные догадки несомненной истиной, приучают, таким образом, читателей к поверхностности взглядов и т. д. Наилучшим противодействием подобной вульгаризации и искажению является само произведение автора».
Заботу Иогансона оценили по достоинству, и в 1898 году он первым из киевских книгоиздателей выпустил произведения Спенсера в серии «Всеобщая библиотека».

Дмитрий КОРНЕЙЧУК 

Шоколадний Семадені

Кондитерська швейцарця Семадені була візитівкою Києва кінця XIX-початку XX ст.

Від чаю — до кави
Ще два століття тому шоколад, кава і чай для пересічного київського люду були недозволеною розкішшю, дорогими витребеньками. І... винагородою для магістерських службовців, яким «виплачували» за сумлінну працю заморські чорні зерна й ароматне листя.
Наприкінці ХІХ ст. кияни вже призвичаїлися частувати гостей духмяними чаями. А ось кава й шоколад залишалися заморською дивиною. Кондитерські сто років тому все ще були чимось «нетутешнім», своєрідними «куточками раю». У шикарному інтер’єрі затишних кафе, неодмінно з тропічними рослинами й дорогими меблями «на пружинах», по-особливому почувалися й відвідувачі. Ще й тому, що відповідно до спеціального припису, чинного з 1840 року, до кав’ярень слід було заходити «у пристойному одязі, зовнішній охайності», а «солдатів, людей у лівреї і селян у простому сільському одязі, і всіх у непристойному вбранні, й таких, за ким помічали нахабні, зухвалі й буйні вчинки», до закладів не пускали.
У довідниках і путівниках по Києву кінця XIX-початку XX ст. нараховується трохи більш як два десятки кав’ярень і кондитерських. Не дуже багато для губернської столиці, в якій з року в рік зростала чисельність населення, дедалі більшало ділових гостей з-за кордону. Наймоднішою ще з початку 1860-х була кондитерська «Швейцарська», про яку відомий у ті часи письменник Альфред фон Юнк писав: «Вона має свій власний характер, у ній отримують кілька вельми вдало дібраних періодичних видань. В очікуванні прочитаних газет дехто п’є шоколад, каву чи пунш, інші грають у більярд. Підмайстер тут, видно, великий знавець і майстер своєї справи: у нього щодня з’являються нові сорти тістечок, цукерок і таке інше, зроблених з таким смаком, що гастроному і шанувальнику ласощів моя порада — далеко обходити «Швейцарську кондитерську» (певно, щоб не розоритися, витративши усі гроші на ласощі. — Авт.). Наприкінці ХIХ ст. таких фешенебельних кафе у Києві налічувалося не більш як півдесятка. З-поміж них гідну конкуренцію «Швейцарській кондитерській» склала «Кондитерська Семадені» на Хрещатику, 15 (нині Хрещатик, 9, старий будинок не зберігся), яку поміж люди стали називати «Новою швейцарською кондитерською».
Місце зустрічі змінити не можна
Завдяки вдалому місцеположенню — навпроти Київської Думи й Біржі — публіка в «Кондитерській Семадені» збиралась особлива. Переважно це були «нові українці», що часто призначали там ділові зустрічі. Назва кондитерської латинськими й російськими літерами розтягнулася вздовж усього фасаду. Це кафе згадується в багатьох путівниках початку ХХ ст.
«У Києві існує низка кондитерських, де можна отримати непоганий шоколад, каву, чай, морозиво і прохолодні напої. Особливу популярність має кондитерська Семадені (Хрещатик, навпроти Думи), — читаємо в путівнику видавця Ящевського. — Удень, між 11-ю і 3-ю годинами, кондитерська буває переповнена специфічною юрбою київських комерсантів і ділків, що влаштували отут щось на зразок біржі; сторонній відвідувач почуватиметься ніяково в цьому середовищі». «Тут завжди крик, шум, галас, як — не хотілося б порівнювати — у синагозі: всі говорять, сміються, розмахують руками. Іншим разом сваряться, сперечаються, потім судяться, тому що при розділі куртажу постійно виникають непорозуміння і претензії; без суду сторонніх осіб, без проклять, дуль і ляпасів ніколи ні в кого — і в мене також — не обходиться», — розповідав у листі до своєї дружини Менахем-Мендл, товариш і персонаж роману Шолом Алейхема.
Побувати «у Семадені» пощастило герою оповідання «Гардемарин» російського письменника К. Паустовського: «На Хрещатику гардемарин зайшов зі мною до кав’ярні Семадені, замовив дві порції фісташкового морозива й дві склянки води. Нам подали морозиво на маленький триногий столик з мармуру. Він був дуже холодний і весь списаний цифрами: у Семадені збиралися біржові ділки й прораховували на столиках свої прибутки й збитки».
Не лише у справах, а й провести годинку-другу у вишуканій атмосфері з приємним товариством, зіграти партію у більярд полюбляли на Хрещатику, 9 купці, чиновники, думські засідателі, жандарми. Сюди приходили дізнатися новини зі свіжої преси — київської, петербурзької, польської, французької... Щоб продемонструвати своє вишукане вбрання й послухати останні плітки бомонду міста, заходили до Семадені модниці. Тут призначали зустрічі за філіжанкою найкращої в Києві кави.
Вивіска біля входу запрошувала «посмакувати шматочком чудового шоколаду, замішаного на свіжому альпійському молоці». У Семадені були кращі сорти какао і шоколаду — швейцарські, англійські, голландські. В його кондитерській можна було поласувати марсельськими фруктами, американськими ананасами, скуштувати паризьке драже. До вибору відвідувачів пропонувався великий асортимент паризьких бонбоньєрок (маленьких пишно прикрашених коробочок із солодощами). Не забували і про київське сухе варення, яке дуже любили кияни. А найсмачнішими вважалися фірмові тістечка «від Семадені», якими пригощали шанованого гостя в найкращих київських будинках.
Ексклюзивно в кондитерській Семадені подавали... кефір, який спеціально готували у «Центральній молочній» Тарасової на Хрещатику, 33 (будинок не зберігся). Про цей кисломолочний напій у північних столицях імперії ходили легенди. Проте в губернській столиці, що з 80-х років XIX ст. зберігала монополію на його виготовлення, рецепт приготування цілющого напою не розголошувався. Оберігали його й у Криму та на Кавказі.
На Хрещатику, 9 знаходився і ресторан, не найдорожчий, але з хорошою репутацію і кращим у Києві більярдом. Крім того, в ресторані, що спочатку називався просто буфетом «з холодними і гарячими закусками», до сніданків, обідів і вечері подавалися «туземні й закордонні вина», лікери і коньяки.
«Солодкі» іноземці
З київськими солодощами пов’язано кілька швейцарських прізвищ. Придворний кондитер імператриці Катерини Великої швейцарець Бальї нібито був легендарним виробником улюблених ласощів киян — сухого варення (див. «Контракти», № 44, 2003). Альберт Вюрглер, родині якого належав офіс на Хрещатику, 3 (брати Вюрглери займалися постачанням механічного обладнання для цукроварень, пивоварень, винокурень, сільгоспмашин), був директором правління Товариства Деміївської парової фабрики шоколаду і цукерок фірми «Валентин Єфімов» (у радянські часи фабрика ім. Карла Маркса, сьогодні тут виробляють солодощі під ТМ Roshen). Оглядовий інспектор 1892 року звітував: «На конфектній фабриці Валентина Єфімова працює 15 майстрів і помічників, один учень 13 років, чотири жінки-пакувальниці. По квартирі, харчах і одягу правил не дотримано».
Ще в середині XIX ст. оселився у Києві швейцарець Мартін Штіфлер, 1859 року прийняв російське громадянство і започаткував власний кондитерський бізнес. (Утім, після указу 1865 року про те, що іноземці можуть бути вільні від російського громадянства, знову став швейцарським підданим — очевидно, у ті часи такий статус мав певні переваги.)
1888 року Мартін Штіфлер уклав ділову угоду зі своїм земляком швейцарцем Бернардом Семадені про відкриття у Києві спільного бізнесу. В будинках Штіфлера (Хрещатик, 15, нині це адреса всім відомого «Пасажу») і Бродського (Хрещатик, 9) постали фабрика кондитерських виробів і два магазини для їх продажу з буфетами і більярдними. Новостворене підприємство дістало назву «Мартін Штіфлер». Проте з часом ім’я кондитера Мартіна Штіфлера було забуто.
А ось Бернард Семадені увійшов в історію, і не тільки завдяки згадкам про нього відомих письменників. До Києва він переїхав у січні 1877 року з Одеси, де разом з Фанконі тримав «Швейцарську кондитерську». Компаньйони, викупивши один із закладів Штіфлера, відкрили в губернській столиці «Швейцарську кондитерську Б. Семадені і Фанконі». Через деякий час Бернард Семадені змінив компаньйона, і кондитерська стала називатися «Семадені і Люрс».
Заробивши початковий капітал, Семадені вкладає кошти у розвиток справи, крім торгівлі, розпочавши разом із Штіфлером власне виробництво солодощів. Згідно з договором, Семадені володів лише однією третьою майна новоствореної фірми «Мартін Штіфлер». Проте брав активну участь в управлінні підприємством.
1878 року в будинку на Хрещатику, 15 відкрилася кондитерська, яка, вочевидь, належала вже тільки Семадені, оскільки мала назву «Семадені». А згодом і друга кондитерська фірми «Мартін Штіфлер» на Хрещатику, 9 стала називатися ім’ям Семадені. Саме ця адреса й прославила Бернарда Андрійовича.
Конкуренти
Ринок київських солодощів швидко зростав. Місцеві кондитери, що спочатку торгували привізним товаром, поступово самі ставали великими виробниками. «Кондитерська Жоржа» (Жоржа Дортенмана) щороку виготовляла дві тисячі пудів цукерок і 500 пудів шоколаду з гамбурзького какао. «Тортом від Жоржа» частували в «найкращих будинках» Києва. А шоколадні цукерки кондитера Франца Голомбека (варшавського міщанина), що подавали в його кафе «Франсуа» на Фундуклеївській, 2 (нині вул. Хмельницького) та на Думській площі, були хоч і не найдорожчими, але вважалися неперевершеними. Фірмовий шоколад «Франсуа» виготовляли на одній з найкращих київських кондитерських фабрик на Жилянській, 23 (неподалік фабрики Семадені на Великій Васильківській, 12). Існувала ця фабрика з 1872 року, виготовляючи продукції на 60 тисяч рублів на рік. Довідник 1899 року серед кращих називає «Фабрику київського варення, сухих конфект і чорної сливи В. В. Дітріха» на Лук’янівці, фабрику Моровиця на вулиці Костянтинівській, Рябошапки на Безаківській, 26 (нині Комінтерна), Балабухи на Сагайдачного (див. «Контракти», № 44, 2003), «Набережно-Либідську фабрику кави» Ноццоліні з магазином на Прорізній, 5.
Те, що власниками київських кафе та виробниками перших вітчизняних солодощів були переважно іноземці, можна пояснити відсутністю відповідного досвіду та зв’язків у місцевих крамарів.
1914 року було створено «Товариство власників конфектних і карамельних майстерень Києва» з метою «поліпшення становища своїх закладів, умов праці в них, виплати зарплат, мирного розв’язання суперечок». Чимало кав’ярень і кондитерських з’явилося на початку ХХ ст. на найвигідніших центральних вулицях Києва. Чи не найбільшою була «Київська кав’ярня на паях» на Фундуклеївській, 5 (нині вул. Хмельницького). 21 810 рублів становив її прибуток 1917 року, на газети і журнали було витрачено з цієї суми 563 рублі. Кав’ярень європейського зразка, як, наприклад, «Petit cafe» на Миколаївській, 6, було небагато. 1913 року в Києві відкрився новий магазин шоколаду, цукерок і какао варшавської фабрики Яна Фрунзинського (Миколаївська, 2), який пропонував термінове виконання замовлень і доставку додому найсвіжішої продукції з фабрики.
Контингент відвідувачів на початку ХХ ст. був уже дещо інший. Київські кафе перетворилися на осередки культури модерну і декадансу — міська богема насолоджувалася тут атмосферою відстороненості, богемної романтики. Особлива атмосфера панувала у спеціальних зимових кафе-театрах, яких у Києві було три: у приміщенні зимового саду «Шато-де-фльор», у театрі «Аполло» на Мерінгівській, 8 та у «Віллі Жозева» на вулиці Круглоуніверситетській. Українська інтелігенція зазвичай збиралася у «демократичній» кав’ярні «Варшавська» на Лютеранській. Її завсідником був, наприклад, Михайло Старицький, автор п’єси «За двома зайцями».
Прадід «Стрепсілсу»
Історія зберегла скупі цифри кондитерського бізнесу Бернарда Семадені. Відомо, що 1906 року він уже був купцем (статус, який передбачав певний майновий та фінансовий рівень), що свідчить про його немалі статки.
У 1885-1887 роках Бернард Андрійович придбав дві невеликі садиби на Великій Васильківській, 12 — вулиці, що вважається своєрідним продовженням Хрещатика, і на початку 1890-х заснував тут власне кондитерське виробництво. У двоповерховій будівлі містилися шоколадна і «конфектна» фабрики. На «Фабриці морозива, цукерок і шоколаду», що пізніше стала називатися «Фабрика какао, шоколаду і цукерок», працювало всього 20 робітників, річний оборот становив 24,5 тисяч рублів.
А у фасадному триповерховому будинку розмістилася ще одна кондитерська «Семадені» (таким чином, Семадені можна вважати одним з «прадідів» сучасних вітчизняних мереж у сфері швидкого харчування). Сусіднє з кондитерською на Васильківській приміщення господар, проявивши себе талановитим маркетологом, здавав в оренду представникам суміжного бізнесу: довгий час тут був магазин посуду Звоннікова, де можна було купити і чайний порцеляновий сервіз, і найкращий європейський кришталь, і багато чого іншого.
Семадені широко використовував рекламу, інформуючи киян про нові види послуг. «Фабрика конфект Б. А. Семадені робить різні кондитерські вироби, здебільшого різні художньо-кондитерські роботи на особисте замовлення у вигляді тортів, пірамід, морозива, кремів тощо», — читаємо на рекламному плакаті початку ХХ ст. При цьому замовник міг запропонувати свій малюнок або дати опис бажаного шедевру кулінарного мистецтва. Всі замовлення обіцяли бути «артистичними». Приймалися замовлення на весілля, бали та інші урочистості. Інколи рекламні оголошення були віршовані, причому автором виступав сам Семадені.

Зима
Зимний вечер... Скучно что-то...
И от лампы пали тени...
Мне развлечься есть охота...
Не пойти ли к Семадени?..
Весна
И покинув тяжесть лени,
чтоб забыться как-нибудь,
направляюсь к Семадени
и хочу там отдохнуть.

Вже на початку 1890-х «фабрика конфект» Бернарда Семадені була активною учасницею і лауреатом Київських сільськогосподарських і промислових виставок. За дослідженнями історика Михайла Рибакова, обсяг виробництва Семадені становив сто тисяч рублів на рік. На Київській сільськогосподарській і промисловій виставці 1897 року Бернард Семадені демонстрував продукцію своєї фабрики у двоповерховому павільйоні, провів майстер-клас з приготування шоколаду. Віртуоза-кондитера було удостоєно почесної нагороди — срібної медалі. Один із «смачних» винаходів швейцарця-кондитера отримав навіть рекомендації лікарів. Карамель «Кеті-Босс», заправлену екстрактом з різних лікувальних трав, було рекомендовано до вживання тодішнім медичним департаментом. Льодяники з м’ятним холодком, що допомагали від кашлю, Семадені випускав з 1889 року. Багато хто пам’ятає світло-зелені пласкі круглі металеві коробочки з маленькими льодяниками, що продавалися в аптеках і за радянських часів. Історик А. Макаров говорить, що й сьогодні ці «бонбоньєрки» можна купити у Варшаві, Женеві, Відні...
Щоб справа стала сімейною
«Прошу моїх спадкоємців у день моєї смерті і взагалі по похованні моєму не закривати торгових моїх закладів, ...не припиняти торгівлю і продовжувати таку неодмінно під моєю фірмою, чи торгівля проходитиме в Києві або інших місцях...», — записав 1906 року у своїй духівниці Бернард Андрійович. У жовтні 1907 його поховали на Байковому кладовищі у Києві.
Квартиру і речі домашнього вжитку Бернард Андрійович залишив дружині. Все інше рухоме й нерухоме майно на вулиці В. Васильківській, 12 і всі торговельні підприємства відійшли у рівних частках дітям. У разі розділу майна цей припис змінювався (задля збереження бізнесу): старші діти від першого шлюбу (Альфред-В’ячеслав, Аліна і Каріна) отримували всі торговельні підприємства, а діти від другого шлюбу (Отто-Жан-Жак-Оттон та Андрій-Бернард) втрачали свої паї у бізнесі, їм разом з матір’ю відходила лише садиба з будинком на вулиці В. Васильківській, 12.
Згідно з оцінкою сирітського суду 1907 року обладнання кав’ярні і більярдів на Великій Васильківській коштували 5000 рублів, фабрика — 6000 рублів, ресторан на Хрещатику, 15 — 5000, кав’ярня і більярд на Хрещатику — 700. Загальна вартість фірми на Великій Васильківській оцінювалась у 5000 рублів, на Хрещатику — у 20 000 рублів. Чиста вартість усього майна з фірмою становила 187 540 рублів. Для Києва сто років тому це були великі гроші.
Головною розпорядницею справ фірми стала дружина — Еліза-Маргарита Семадені. Старший син Альфред-В’ячеслав самостійно вів власний бізнес (якого навчився у батька) — так само виготовляв тістечка. Доньки отримали їхню частку майна грішми. По досягненні іншими синами повноліття вся батьківська фірма мала перейти до Альфреда-В’ячеслава й одного із синів від другого шлюбу, того, «який виявиться здібнішим до виробництва й операцій у торгових домах моїх підприємств». Таким чином, кондитерська справа Семадені по смерті свого засновника мала бути продовженою.
Кому дісталися тістечка?
Підприємство Семадені, як і заповідав засновник, продовжувало працювати і процвітати. 1913 року фабрику на Великій Васильківській, 12 було розширено, у садибі з’явилися нові флігелі (160 000 рублів виділило на реконструкцію Київське кредитне товариство). У будинку на Хрещатику, 39 було відкрито нове відділення кондитерської.
Та саме в цей час співвласники Альфред-В’ячеслав і Каріна Семадені раптом виявили бажання відділити свою частку і продати. Причому погрожували продати її стороннім особам, якщо майно не викупить удова. Каріна Семадені на той час жила у Швейцарії у кантоні Граубюнден в окрузі Поскіяво, і за її дорученням справами з отримання спадку займався її генеральний і спеціальний уповноважений брат Альфред-В’ячеслав Семадені, що мешкав у Києві на Хрещатику, 15.
Погрози змусили Елізу-Маргариту Семадені діяти рішуче, оскільки чутки про продаж схвилювали кредиторів: вимоги термінової сплати за векселями могли розорити фірму. Загальна сума боргів кредиторам становила 93 000 рублів (окрім позики Київської кредитної спілки). Два найбільш наполегливих кредитори вимагали повернути їм 10 000 рублів, що й зробила Еліза Семадені, аби не сполошити інших.
Підприємство покійного Бернарда Семадені протрималося ще рік. 1914 року фабрику на Великій Васильківській, 12 вдова все ж таки змушена була продати.
Київськими слідами швейцарця
Відомо, що на початку 1919 року родина Семадені жила ще в Києві. Два брати — сини Бернарда Семадені від другого шлюбу Отто-Жан Жак-Оттон і Андрій-Бернард Семадені — купили 1917 року садибу на вулиці Діловій, 16 (сучасна Димитрова). Дослідниці сімейного бізнесу Семадені завідувачу відділу Музею історії Києва Ользі Друг вдалося у газеті «Останні новини» за 23 січня 1919 року знайти повідомлення про смерть Отто Бернардовича Семадені, поховання якого відбулося на Байковому кладовищі. Історик Сергій Кармаш, працівник архіву Києва, знайшов там рідкісний документ — договір між Семадені Андрієм Бернардовичем (молодшим сином Бернарда Семадені від другого шлюбу) і Київським окружним відділом комунального господарства, підписаний у січні 1930 року. Згідно з цим документом, нащадок легендарного кондитера, колись успадкувавши батькову фабрику, за радянської влади був змушений винаймати (!) в Окркомгоспу на рік магазин на Великій Васильківській, 12 для цукерні з орендною платою 187 карбованців золотом на місяць.
Кілька років тому розплутати часову ниточку розгалуженого роду Семадені намагався у Швейцарії київський журналіст Олексій Зотіков, знявши фільм про славного київського кондитера-швейцарця. Однак не всі факти сьогодні можна підтвердити. Доля київських нащадків Семадені лишається невідомою.

---

На білій мармуровій полиці низками викладено незліченні коробочки, пакетики, срібні й золоті паперові ріжки, розетки, бубонці, квіточки, сердечка, довгі спіралі з різнокольорових стрічок. У скляних дзвіночках і на тарелях — шоколад, смажений мигдаль у цукрі, трюфелі, зацукровані фрукти, грона лісового горіха, шоколадні мушлі... Кролики, качечки, курочки, курчатка, баранці позирають радісно-серйозними шоколадними очима, ніби теракотові армії Стародавнього Китаю.... У ніс б’є дурманна, п’янка суміш запахів шоколаду, ванілі, кориці — терпкий, грубуватий дух Америки, гострий, смолянистий аромат тропічних лісів. Мексика, Венесуела, Колумбія. Двір Монтесуми. Гіркий еліксир життя. Запах шоколаду паморочить, густий чуттєвий аромат проникає в горло, насичуючи його захопливою духмяністю.... Я продаю мрії, маленькі задоволення, солодкі невинні спокуси, що обертають сонм святих у ворох горішків і нуги... Джоанна Харріс, «Шоколад» Що смакували гурмани у ХІХ ст.
Створення великих кондитерських фабрик у Києві та інших великих містах Малоросії наприкінці ХІХ ст. суттєво доповнювало і розширювало «солодкий» асортимент, пропонований маленькими кафе і кондитерськими. Сьогодні самі назви тих шедеврів кондитерського мистецтва викликають хіба що заздрісну ностальгію. Отже, шоколадні пасхальні яйця з шоколадними і кольоровими прикрасами, шоколадні фігурні вироби (свисток, пляшка шампанського, кошик для пляшок, труба, ріжок, флейта, коминяр (сажотрус), клоун, два паяци, велосипедист, немовля у кріслі-гойдалці, дівчинка і хлопчик на гойдалці, гноми, заєць, кінь у збруї, запряжений у віз кінь, кабріолет, паровоз з вагонами, револьвер, люлька, сигари, папіроси, доміно, кеглі) — в наш час такий шоколад підпадає під категорію «елітний»; бонбоньєрки (від простих по 15 копійок до 20 рублів за штуку), драже лікерне, мигдальне, різнокольорове, шоколадний і фруктовий «горошок»; пастилки м’ятні, ванільні, шоколадні; какао-праліне вищого гатунку, фісташковий і горіховий міньйон; шоколад у таблетках, батонах, плитках у кольоровій фользі, коробках з картинками і фото; есенції найвищої концентрації, фрукти для прикрашання тортів, компоти, варення (суничне, абрикосове, каштани в сиропі), а також коробки для цукерок з дерева, соломи, шовку, оксамиту, атласу, плюшу, з малюнками, інкрустовані бронзою, склом «таблетки» для тортів (різної форми — «серце», «палітра», «мольберт», «піраміда», «щит з квітами»); форми для тістечок («ріг достатку», «грифон», «дельфін», «колони», «лебідь», «павич», «лев», «дракон», «арабески», «ваза», «кошик», «амур», «качка», «русалка») — і це не повний перелік асортименту 1906 року «Фабрики шоколаду, кондитерських виробів і консервів фруктових» в Одесі.

 Наталія ГАМОЛЯ, Олена МОКРОУСОВА

Богоугодный бизнес

Несмотря на то что в старом Киеве лечебницы были прибыльными заведениями, медицинские услуги были доступны всем

Василий Проценко

Авторитет швейцарских, немецких, австрийских и других европейских лечебниц и клиник был в те годы неоспорим, как и сегодня. Если коммерческая клиника в дореволюционном Киеве была рассчитана на зажиточных пациентов, то она должна была походить на западные лечебные заведения. Конкурентными преимуществами такого рода учреждений были новейшие, порой известные киевлянам только понаслышке, методы лечения. К примеру, хирургическая и терапевтическая лечебница на Пушкинской рекламировала физиотерапевтическое отделение с лечением водой, паром, светом, электричеством, а сверх этого — «эманаторий радия» (радонотерапия тогда была в большой моде в Баден-Бадене, Карлсбаде и других европейских оздоровительных центрах). И за все это научное великолепие содержатели заведения просили только 3-3,5 руб. в общей палате или до 8 руб. — в отдельном номере.

Балабухи.Киевское сухое варенье

То, что мы сегодня называем цукатами, на протяжении нескольких веков звалось «киевским сухим вареньем», а в конце XIX века — «балабушками». Последнее название всемирно известных сладостей появилось благодаря их активному продвижению на рынок династией киевских кондитеров Балабух.

Излюбленное лакомство императрицы

История «киевского сухого варенья» окружена легендами. В частности, 200 лет назад среди киевских купцов ходила история о петербургском кондитере, швейцарце Бальи, который, сопровождая императрицу Екатерину II во время прогулки по киевским улицам ранней весной 1787 года, якобы поскользнулся и сломал ногу. Пока поправлялся, жил в загородном доме киевского старосты на Приорке, утопавшем в роскошных фруктовых садах. От нечего делать Бальи занялся изготовлением варенья из ягод и фруктов старостиного сада, которое потом и отправил царице. Неведомый десерт якобы так понравился Екатерине, что она приказала швейцарцу оставаться в Киеве и готовить лакомства для царского двора.

В действительности же царица задолго до 1787 года знала и любила киевские сладости, издав даже специальный указ от 14 апреля 1777 года о поставке их к ее двору. По полпуда засахаренных сухих персиков, абрикосов, бросквин (нектаринов), слив-венгерок, груш обычных и дуль, по два пуда в сахарном сиропе чернослива, персиков, абрикосов, слив-турчанок, по пуду грецких орехов и шиповника, два пуда дерна (кизила) — вот перечень варенья, которое следовало изготовить в Киеве и привезти в Санкт-Петербург. В октябре 15 пудов заказанного десерта дилижансом были доставлены к царскому двору. Поскольку в то время должность киевского кондитера была упразднена, изготовила заказ (на 372 рубля) жена мещанина Артемия Дмитриевича Феодора, имевшая от магистрата официальное удостоверение с печатью о своем мастерстве.

Готовили для царского двора варенье сухое и в сиропе, из ягод и фруктов, дозревавших в садах Царского дворца, Фроловского и Выдубецкого монастырей.

А вообще исторические факты и архивные документы свидетельствуют, что на самом деле киевские сладости из ягод и фруктов были известны в Европе задолго до «происшествия» с царским кондитером. Чудо-лакомства из Киева посылали на свадебные торжества литовского князя Ягайло еще в 1386 году. А в середине XVIII века была отдельная должность — «конфектный подмастерье киевского императорского двора». Для императрицы Елизаветы Петровны готовил сухое варенье Франц Андреяс. Впоследствии эту должность занимал Григорий Иванов, при котором было три ученика.

В течение XIX века киевские ремесленники-кондитеры по распоряжению губернатора выполняли заказы петербургских сановников. Например, по заказу министра императорского двора и уделов светлейшего князя Петра Волконского в столицу было отправлено 66 килограммов варенья из абрикосов, земляники, клубники и вишни, кизила, сливы обычной и с миндалем, грецких орехов и салатных стрелок, шиповника и розового цвета, что обошлось князю в 392 рубля. Каждую осень из Киева в Петербург отправлялись дилижансы со специальным сладким грузом.

Купец, служащий и кондитер

Кто знает, возможно, именно романтическая легенда о любимом лакомстве императрицы, оставленная потомкам полтора века назад в работе «Описание Киева» историком Киева Николаем Закревским, и побудила купцов в начале XIX века обратить большее внимание на «сладкое» ремесло, которое тогда еще не расценивали как серьезный бизнес.

В то время сухое варенье и варенье в сиропе были диковинными, экзотическими лакомствами только для России, Балтии, Европы. Но для киевлян это были обычные сладости. Готовили десерт ремесленники-кондитеры в небольших цехах, если можно так назвать несколько печей в специально отведенном (часто в доме хозяина) небольшом помещении. «Сырье» росло в собственных садах. Дольки фруктов и ягоды долго проваривали в сахарном сиропе или медовом растворе, затем вынимали, давали стечь сиропу, высушивали, присыпав сахаром, и хранили в коробках и ящиках.

Официально изготовление и продажа всевозможного варенья считались кондитерским ремеслом. Ежегодно ремесленник-кондитер должен был платить городу 75 рублей акцизного сбора. Однако на практике производители варенья не считали себя настоящими кондитерами. В 1835 году городская Дума при проверке обнаружила 12 хозяев, занятых «незаконным» изготовлением варенья, и обязала их взять соответствующее свидетельство и оплатить акциз. Но и через семь лет шестеро производителей варенья, среди которых и Семен Семенович Балабуха, единодушно не платили акциз, мотивируя тем, что их промысел «никоим образом не относится к кондитерским заведениям, где, кроме разных конфект, продают шоколад, кофе и всяческий ликер, водку и вина».

На производстве сухого варенья деятель киевского магистрата, купец Семен Семенович Балабуха (1771—1853) стал специализироваться еще в 90-е годы XVIII века. Производство его не отличалось размахом, но благодаря качеству продукта и менеджерскому дару хозяина выдерживало конкуренцию с большими кондитерскими фабриками.

У Семена Семеновича было восемь сыновей и семь дочерей. Двое сыновей так же, как и отец, занимались производством сухого варенья.

«Балабушки» для Монпасье?

В 1834 году Николай Семенович Балабуха (1800—1887), старший сын Семена Семеновича, купил на углу улиц Александровской и Андреевской на Подоле усадьбу с большим садом и двумя нежилыми домами, где и обустроил «цеха варенья». А на первом этаже двухэтажного дома, выходившего на Александровскую, открыл магазин.

Фирменный продукт Балабух в период работы фабрики Николая Семеновича снискал мировую славу и получает ряд наград: на Всероссийской выставке в Москве (1870), Всемирных выставках в Вене (1873) и Праге (1877).

Вокруг имени Николая Балабухи, вероятно, в силу отсутствия информации и непубличного образа жизни, распространялось немало слухов и легенд. Несколько историй вполне могли бы произойти в реальной жизни. Действительно, почему бы герцогу Монпасье, гурману и утонченному кулинару, возвращаясь домой с коронации Александра III, не заехать в Киев, чтобы прикупить несколько пудов знаменитого киевского варенья? Возможно, фабрику на Подоле действительно посещал и наследник итальянского престола принц Пьемонтский Умберто с женой принцессой Маргаритой.

После смерти Николая Семеновича старший сын Аркадий Николаевич унаследовал по духовной усадьбу, фабрику и магазин и продолжил семейное дело. Со временем Аркадий открывает магазин и в центре города — на Крещатике. В 1897 году экспонирует свой продукт на Киевской контрактовой выставке. «Балабушки», как тогда называли в Киеве сухое варенье, стали одним из самых популярных десертов.

Говорят, даже парижские предприниматели предлагали Аркадию Балабухе открыть во Франции фабрику по производству цукатов. Факт, по мнению некоторых историков, маловероятный, но — во славу киевских кондитеров.

Занимался приготовлением сиропного и сухого варенья еще один сын Семена Семеновича, младший брат Николая, Александр Семенович Балабуха (1818—1888), отставной чиновник. В его усадьбе на углу улиц Спасской и Межигорской, кроме углового двухэтажного дома, где находился магазин, было еще четыре здания во дворе, где стояли печи и жаровни. В последние годы жизни Александра Семеновича из-за его тяжелой болезни одним из опекунов жены Марфы Андреевны и пятерых детей брата, а также, вероятно, опорой в бизнесе был Николай Семенович.

Собственность Александра Семеновича Балабухи после его смерти в 1888 году перешла к четырем сыновьям. В 1892 году они разделили между собой отцово наследство. И не только его, а, очевидно, и бренд. Во всяком случае известно, что выпускник юнкерского училища, корнет армейской кавалерии в запасе Николай Александрович Балабуха (1868 — ...) некоторое время единолично управлял одной из киевских фирм «Балабуха». Очень быстро он добился звания «поставщика двора Его Императорского Высочества Великого Князя Владимира Александровича», что позволило открыть торговлю в Петербурге. На Невском проспекте по соседству с косметическим магазином «А la remonnee» и табачным магазином братьев Курбатовых расположился магазин киевского варенья Балабухи, который вскоре стал известен и за пределами империи.

«Газетная» война внуков

В феврале 1892 года на колонках газеты «Киевлянин» вспыхнула настоящая война между внуками Семена Семеновича Балабухи, двоюродными братьями. В одном номере появились два объявления. «Старейшая фирма «Балабуха» — это моя фирма», — заявлял Николай Александрович Балабуха. Аркадий Николаевич заявления «некоего Николая Александровича Балабухи» опровергал: «... учредителем фирмы «Балабуха», которая существует с конца прошлого века, был дед мой Семен Семенович Балабуха, а укрепил фирму, добыв ей на всемирных выставках всемирную славу, отец мой, старший сын учредителя фирмы, Николай Семенович Балабуха, по смерти которого фабрика и магазины перешли непосредственно ко мне». Через неделю Николай Александрович пытается опять отстоять свое первенство, доказывая, что Николай Семенович торговлю вареньем перекупил у некоей «мещанки Белоусовой».

Чем закончился спор между братьями, истории неизвестно, однако о бренде «Балабуха» вспоминали даже после исчезновения обеих фирм. Первым обанкротился Николай Балабуха. В 1911 году на месте его фабрики на углу Спасской и Межигорской улиц на киевском Подоле архитектор Николай Казанский построил трехэтажный жилой дом. Тогда же прекратили работу и магазины Николая Александровича в Киеве на Крещатике, 31, и в Санкт-Петербурге на Невском проспекте, 3.

Фабрика Аркадия Николаевича Балабухи, которая также находилась на Подоле, и магазины — один на Александровской, второй на Крещатике — просуществовали до 1915 года.

...История не оставила имен конкурентов кондитеров Балабух, развеяла по миру их славный род. Сегодня покупаем цукаты как «заморские лакомства». А в интернете можно найти больше сотни рецептов «киевского варенья», среди ингредиентов которого не только ягоды и фрукты, корки арбузов и дынь, но даже овощи.

Редакция выражает благодарность за помощь в подготовке материала заведующему отделом Музея истории города Киева Ковалинскому Виталию Васильевичу, автору книги «Киевские миниатюры».

Наталья ГАМОЛЯ